Табачная фабрика Б.С. Вахтангова, выставочный зал Национального музея республики

Угол улицы Горького и проспекта Мира занимали корпуса табачной фабрики, которая принадлежала известному владикавказскому предпринимателю – купцу Второй гильдии Багратиону Сергеевичу Вахтангову, отцу известного театрального режиссера Евгения Вахтангова. 

Б. С. Вахтангов имел немалое общественное влияние, четырежды избирался гласным Владикавказской городской думы, активно участвовал в жизни армянской диаспоры Владикавказа. В сентябре 1898 г. была открыта приходская школа при армяно-григорианской церкви г. Владикавказ, а через 1 год, 7 августа 1899 г. армянское благотворительное общество выбрало Б. С. Вахтангова ее почетным блюстителем на три года. В честь годовщины открытия школы Б. С. Вахтангов «пожертвовал 50 коробочек конфет для дачи ученикам». Из воспоминаний и некоторых фактов биографии сына известен портрет отца, отличавшегося «тяжелым неуживчивостью и деспотизмом». Фабрикант Б. С. Вахтангов, «человек сухой, властный, вспыльчивый, был целиком поглощен заботами о своем деле. Он начал с грошей, постепенно, шаг за шагом добился сравнительно прочного коммерческого благосостояния». Свое табачное производство Б. С. Вахтангов основал в 1869 г. и только через двадцать лет, на рубеже 1880-х и 1890-х гг., ему удалось закрепить успех наградами на торгово-промышленных выставках в России, Персии, Франции. Продукция фабрики Б. С. Вахтангова выставлялась на всемирных выставках, имела большую коллекцию золотых и серебряных медалей, почетных отзывов. “К 1914 г. табачная фабрика Б. С. Вахтангова принадлежала к категории торгово-промышленных заведений Терской области с оборотом не менее 20 тысяч рублей. За заслуги в хозяйственной деятельности Б. С. Вахтангов был удостоен одной серебряной и четырех золотых медалей «За усердие», а в 1911 г. получил сословное звание потомственного почетного гражданина6. В «Терском календаре на 1915 год» в списке крупнейших предприятий Владикавказа числятся: под № 73 - Табачная фабрика Б. С. Вахтангова по Евдокимовской улице (количество рабочих - 85 человек); под № 74 - его же Торговля табачными изделиями по Александровскому проспекту (количество рабочих - 2 человека).” (сайт alania.gov.ru)

Сохранились только два здания из комплекса помещений табачной фабрики, построенной в 1903 г. - бывшие производственный корпус и склад готовой продукции. Автор архитектурного проекта неизвестен. Здания оформлены в характерном для начала XX в. стиле эклектики с элементами модерна и псевдоготики. Такое сочетание вместе с неоштукатуренной кирпичной кладкой («кирпичный стиль») было особенно популярно в промышленной архитектуре. В советский период в сохранившихся корпусах размещался Промкомбинат (с 1925 г.), промышленный и сапожный цеха Комбината национальных изделий (1950-1960-е гг.), обувная фабрика (1969-1988 гг.), Клуб швейной фабрики (1964-1983 гг.).

В настоящее время производственный цех Вахтанговской фабрики превращен в выставочный зал Национального музея республики.

Фото и видео материалы Евгения Иванова
Атрибуция-Некоммерчески (CC BY-NC 4.0)

Фабрика

Мой дед называл это длинное кирпичное здание прямо напротив наших окон «папиросной фабрикой» и обязательно припевал не в лад: «на палубе матросы курили папиросы…»

С «фабрикой» мне было более-менее ясно. Фабрика – такое место, где работают рабочие, то есть не рабочие, а пролетариат. Про это нам в детском саду по 2 раза в год рассказывали – осенью и весной. Немного смущало отсутствие дымящих труб, таких, как на картинке в книжке, – важного, на мой взгляд, атрибута фабрики. С «папиросной», вроде, тоже. В 7 лет к слову «папиросная» прилагалось только слово бумага, ну, такая разноцветная и шелестящая, в которую, как в конфетную обертку, заворачивали брусочки пластилина, чтобы затем развешивать на новогодней елке под видом шоколадных батончиков. Ну, еще она податливо ложилась на любую оклеиваемую поверхность, и, наконец, из нее нарубались при помощи дырокола самые сыпучие конфетти. Очень приятной и нужной в хозяйстве вещью была эта папиросная бумага.

Вот в этот самый момент что-то начинало не сходиться. Ну не может эта невесомая разноцветная красота изготавливаться в таком мрачном, просто-таки, устрашающем месте. Тут бы нужно сказать несколько описательных слов про эту самую папиросную фабрику. На меня она производила самое угнетающее впечатление. Длинный одноэтажный корпус с частыми окнами, всегда немытыми, отчего здание казалось заброшенным, имел одну-единственную дверь. Мне никогда не доводилось видеть, чтобы в нее кто-то входил, однако, я точно знала – доказательством тому был свет электрического освещения в вечернее время, – что внутри все же кто-то обитал. Этот факт не только не успокаивал, а напротив, множил мой страх. Кто эти несчастные, кому приходится торчать на этой чертовой папиросной фабрике круглые сутки!? Люди это или призраки, такие же прозрачные, как та папиросная бумага, над изготовлением которой они корпят!

Неважно, шел ли дождь за окном, сверкал ли на ветвях нашей старой акации снег или ажурным зеленым кружевом были убраны ее ветви, фабрика казалось сумрачной и нелюдимой. Но не только это вызывало во мне страх. Представьте себе: утро, вы беззаботно валяетесь в постели, наблюдая сквозь едва сомкнутые веки, как в косом луче солнца хаотически вьются пылинки. Во-первых, суббота, во-вторых, первый день летних каникул. Конечно, еще придется бежать в школу за списком литературы для летнего чтения, но это не в счет. Спросите меня: что такое счастье? Отвечу: валяться в кровати в первое утро каникул с пятном солнца на лице и с цифрой 92 в голове. Целых 92 дня ты один на один с летом. Ну что же, что может омрачить такое утро? Откуда беспокойство, сидящее в горле не сглатываемым комком? Вот он, неминуемый, неотвратимый, как 1 сентября, звук.

Он вступает резко с низкого утробного регистра, накатывает, завывая сиреной или изнывающим от страшной боли синим китом, – необычайно громкий на тихой летней улице, достигает особой высоты и напряженно звучит до самого вечера. В этот момент я зажмуривала глаза и прекращала дышать. Иногда в дневной суматохе и уличном шуме я переставала его слышать, иногда он преследовал меня целый день, не давая отвлечься от чувства тревоги. И так день за днем.

В какой-то момент фабрика превратилась для меня в проклятье. Я избегала ходить по фабричной стороне улицы. К бочке с квасом, которая, как назло, устанавливалась прямо у входа в злосчастное здание, бежала с бидоном только в том случае, если около нее толпились жаждущие.

Мне удавалось на протяжении долгого времени не привлекать внимания к своей постыдной фобии, а признаться о своем иррациональном страхе родителям в мои планы не входило. Не таким я была человеком, чтобы...

Как это часто случается в детстве, развязка наступила самым неожиданным образом. В следующем учебном году в класс пришла девочка с прекрасным именем Гаянэ. Жила она неподалеку, что позволило нам быстро сдружиться. Как-то раз она предложила зайти на работу к ее маме. Куда бы я думала? На фабрику!

– Кем работает на фабрике твоя мама? – спросила я ее.

– Директором, – ответила мне Гаянэ.

Тяжелая дверь на тугой пружине с трудом поддается усилиям двух маленьких девочек. Ноздри заполняет запах дерматина и резинового клея. В длинном помещении под электрическим светом Анды из дерматиновых обрезков и Большой Кавказский хребет из того, что изготавливают из этого дерматина – тапочки. Безобразные, неуклюжие, склеенные на чьи-то нечеловеческие стопы. За несколькими станками пролетариат, то есть рабочие обувной фабрики, выполняющие план. И мама Гаянэ, тетя Тамара, ласково протягивающая к нам руки.

Дальше ничего не помню.

Лилия Галазова.
Сотрудник Северо-Кавказского филиала 
Государственного музея изобразительных искусств 
им. А. С. Пушкина.